Мелкий бес - Страница 188

188

Мать быстро села на стул, поставила перед собою Антошу, и принялась его расстегивать. Антоша, весь красный, с лицом, облитым слезами, закричал, вертясь в ее руках, и брыкаясь ногами:

— Мамочка, мамочка, прости, я ничего такого не буду делать!

— Помогите, Ардальон Борисыч, — громким шепотом сказала Юлия Петровна, — это такой разбойник, уж я знала, что мне одной с ним не справиться.

Передонов взял Антошу за ноги, а Юлия Петровна принялась стегать его. Она приговаривала:

— Не ленись, не ленись!

— Не лягайся, не лягайся! — повторял за нею Передонов.

— Ой, не буду! ой, не буду! — кричал Антоша.

Гудаевская работала так усердно, что скоро устала.

— Ну, будет, миленький, — сказала она, отпуская Антошу, — довольно, я больше не могу, я устала.

— Если вы устали, так я могу еще посечь, — сказал Передонов.

— Антоша, благодари, — сказала Гудаевская, — благодари, шаркни ножкой. Ардальон Борисыч еще тебя посечет розочками. Ляг ко мне на коленочки, миленький.

Она передала Передонову пучок розог, опять привлекла к себе Антошу, и уткнула его головой в колени. Передонов вдруг испугался: ему показалось, что Антоша вырвется, и укусит.

— Ну, на этот раз будет, — сказал он.

— Антоша, слышишь? — спросила Гудаевская, поднимая Антошу за уши, — Ардальон Борисыч тебя прощает. Благодари, шаркни ножкой, шаркни. Шаркни, и одевайся.

Антоша, рыдая, шаркнул ножкой, оделся, мать взяла его за руку, и вывела в коридор.

— Подождите, — шепнула она Передонову, — мне еще надо с вами поговорить.

Она увела Антошу в детскую, где уже няня уложила Лизу, и велела ему ложиться спать. Потом вернулась в спальню. Передонов угрюмо сидел на стуле среди комнаты. Гудаевская сказала:

— Я так вам благодарна, так благодарна, не могу сказать. Это муж должен был бы сделать, а вы заменили мужа. Он стоит того, чтобы я наставила ему рога; если он допускает, что другие исполняют его обязанности, то пусть другие имеют и его супружеские права.

Она порывисто бросилась на шею Передонова, и прошептала:

— Приласкайте меня, миленький!]

Передонов оставил ее в полночь, уже когда она ждала, что скоро вернется муж. Он шел по темным улицам, угрюмый и пасмурный. Ему казалось, что кто-то все стоял около дома, и теперь следит за ним. Он бормотал:

— Я по службе ходил. Я не виноват. Она сама захотела. Ты меня не подденешь, не на такого напал.

Варвара еще не спала, когда он вернулся. Карты лежали перед нею.

Передонову казалось, что кто-то мог забраться, когда он входил… Может быть, сама Варвара впустила врага… Передонов сказал:

— Я буду спать, а ты колдовать на картах станешь. Подавай сюда карты, а то околдуешь меня.

Он отнял карты, и спрятал себе под подушку. Варвара ухмылялась, и говорила:

— Петрушку валяешь. Я и колдовать-то не умею, очень мне надо.

Его досадовало и страшило, что она ухмыляется: значит, думал он, она и без карт может. Вот под кроватью кот жмется и сверкает злыми глазами, — на его шерсти можно колдовать, гладя кота впотьмах, чтобы сыпались искры. Вот под комодом мелькает опять серая недотыкомка, — не Варвара ли ее подсвистывает по ночам тихим свистом, похожим на храп?

Гадкий и страшный приснился Передонову сон: пришел Пыльников, стал на пороге, манил, и улыбался [нахально]. Словно кто-то повлек Передонова к нему, и Пыльников повел его по темным и грязным улицам, а кот бежал рядом и светил зелеными зрачками… [Потом они пришли в тесную каморку, и Пыльников засмеялся, обнял Передонова, и стал его целовать.]

XVII

[На другое утро Передонов не мог понять, что было во сне, и что наяву. Особенно страшило, что с ним бегал кот. Очевидно, надо сказать директору о проделках Пыльникова, и как можно скорее, а то донесут другие, — те, которые, может быть, и заманивали его. В первую же перемену он отправился в директоров кабинет.

Хрипач, убедясь в том, что Пыльников — подлинно мальчик, не успокоился на этом. Надо было решить вопрос, откуда же возникло странное подозрение. Два предположения представились ему: первое, что Передонов сходит с ума, и второе, что кто-то пустил глупую молву с какой-нибудь целью, — напр(имер), Грушина, со злости, что ей не разрешают держать гимназистов. Оба этих предположения надо было проверить. Поэтому Хрипач с любопытством посмотрел на входящего к нему Передонова.

Похож на помешанного — подумал он, увидя следы смятения и ужаса на тупом, сумрачном лице Передонова.

— А, кстати, Ардальон Борисыч, — заговорил он сухою скороговоркою, — я имею к вам претензию. Каждый раз, как мне приходится давать урок рядом с вами, у меня голова буквально трещит, — такой хохот подымается в вашем классе. Не могу ли я вас попросить давать уроки не столь веселого содержания?

— Я не виноват, — сердито сказал Передонов, — они сами смеются. Нельзя же все о букве — ѣ — да о сатирах Кантемира говорить, иногда и скажешь что-нибудь, а они сейчас зубы скалят. Распущены.

— Желательно, чтобы работа в классе имела серьезный характер, — сухо сказал Хрипач. — Впрочем, об этом мы еще поговорим. А теперь могу вам сообщить, что я видел Пыльникова, и имел возможность убедиться, что это — настоящий мальчик. Мне показалось, что гимнастика его утомляет, и я просил нашего доктора осмотреть его. Если угодно, доктор подтвердит вам мои слова.

Хрипач коротко и сухо посмеялся. Передонов думал, что нечего и спрашивать у доктора, — оба они заодно с Пыльниковым, одна шайка. Очень может быть, что Пыльниковы уже давно всех подкупили. Он сказал:

188