— Ну, пусть он по-вашему будет мальчик, а только это не лучше, а еще хуже.
— Почему? — спросил Хрипач.
Сдержанное раздражение слышалось в его голосе. Передонов объяснял:
— Он все-таки нехороший. Смазливый, как девочка, и чистенький. К нему старшие гимназисты ходят. На такие вещи нельзя смотреть сквозь пальцы. Если вы не примете мер, то я и донести могу.
Хрипач внимательно посмотрел на него, презрительно усмехнулся, и сказал:
— Из всех ваших объяснений я вижу, что вы передаете мне догадки не подтвержденные положительными фактами или определенными свидетельствами. Согласитесь сами, что, к кому бы вы ни явились с вашими донесениями, всякий вас спросит, на чем основаны ваши обвинения. Вам бы следовало заручиться фактами. А так на слово доверять госпоже Грушиной не следует.
— Что же ей врать! — сказал Передонов.
Хрипач самодовольно улыбнулся: итак, все дело, как он и предполагал, в происках Грушиной.
Когда Передонов вернулся в учительскую, учителя уже ушли в классы. Пора было и Передонову идти на урок. Злые мысли мучили его. Он отыскал тетрадку Адаменка, и с ожесточением переправил поставленную ему за диктовку четверку на двойку. Теперь, когда ему во всем противятся, он решил, наконец, показать себя.
Раздавая в классе тетрадки, он ждал, что Адаменко заплачет. Но, к удивлению и негодованию его, Адаменко не только не заплакал, а, напротив, улыбнулся, точно ему стало весело.
Когда Антоша Гудаевский уходил в гимназию, отец еще спал. Антоша увидел отца только днем. Он, потихоньку от матери, забрался в отцов кабинет, и пожаловался на то, что его высекли. Гудаевский рассвирепел, забегал по кабинету, бросил со стола на пол несколько книг, и закричал страшным голосом:
— Подло! Гадко! Низко! Омерзительно! К чёрту на рога! Кошке под хвост! Караул!
Потом он накинулся на Антошу, спустил ему штанишки, осмотрел его тоненькое тело, испещренное розовыми узкими полосками, и вскрикнул пронзительным голосом:
— География Европы, издание 17-е!
Он подхватил Антошу на руки, и побежал к жене. Антоше было неудобно и стыдно, и он жалобно пищал.
Юлия Петровна погружена была в чтение романа. Заслышав издали мужнины крики, она догадалась, в чем дело, вскочила, бросила книгу на пол, и забегала по горнице, развеваясь пестрыми лентами и сжимая сухие кулачки. Гудаевский бурно ворвался к ней, распахнув дверь ногою.
— Это что? — закричал он, поставил Антошу на пол, и показал ей его открытое тело: — Откуда этакая живопись?
Юлия Петровна задрожала от злобы, и затопала ногами.
— Высекла, высекла! — закричала она, — вот и высекла!
Антоша вырвался и, застегиваясь на ходу, убежал, а отец с матерью остались ругаться. Гудаевский подскочил к жене, и дал ей пощечину. Она взвизгнула, заплакала, закричала:
— Изверг! Злодей рода человеческого! В гроб вогнать меня хочешь!
Она изловчилась, подскочила к мужу, и хлопнула его по щеке. И долго они дрались, — все наскакивали друг на друга. Наконец устали. Гудаевская села на пол, заплакала, и завопила:
— Злодей, загубил ты мою молодость!
Гудаевский постоял перед нею, примерился было хлопнуть ее по щеке, да передумал, тоже сел на пол, против жены, и закричал:
— Фурия! Мегера! Труболетка безхвостая! Заела ты мою жизнь!
— Я к маменьке поеду, — плаксиво сказала Гудаевская.
— И поезжай, — сердито отвечал Гудаевский, — очень рад буду, провожать буду, в сковороды бить буду, на губах персидский марш сыграю.
Гудаевский затрубил в кулак резкую и дикую мелодию. Гудаевская крикнула:
— И детей возьму!
— Не дам детей! — закричал Гудаевский.
Оба разом вскочили на ноги, и кричали, размахивая руками.
— Я вам не оставлю Антошу, — кричала жена.
— Я вам не отдам Антошу, — кричал муж.
— Испортите, избалуете!
— Истираните!
Сжали кулаки, погрозили друг другу, и разбежались, — она в спальню, он в кабинет. По всему дому пронесся стук двух захлопнутых дверей. Антоша сидел в отцовом кабинете. Гудаевский бегал по кабинету.
— Антоша, я не дам тебя матери, — повторял он, — не дам.
— Отдай ей Лизочку, — посоветовал Антоша.
Гудаевский остановился, хлопнул себя ладонью по лбу, и крикнул:
— Идея!
Он выбежал из кабинета. Антоша робко выглянул в коридор, и увидел, что отец пробежал в детскую. Оттуда послышался Лизин плач, испуганный нянькин голос. Гудаевский вытащил из детской за руку навзрыд плачущую, испуганную Лизу, привел ее в спальню, бросил матери, и закричал:
— Вот тебе девчонка, бери ее, а сын у меня остается на основании семи статей семи частей Свода всех уложений.
И он убежал к себе, восклицая дорогой:
— Штука! Довольствуйся малым, секи понемножку! Ого-го-го-го!
Гудаевская подхватила девочку, посадила ее к себе на колени, и принялась утешать. Потом вдруг вскочила, схватила Лизу за руку, и быстро повлекла ее к отцу. Лиза опять заплакала.
Отец и сын услышали в кабинете приближающийся по коридору Лизин рев. Они посмотрели друг на друга в изумлении. Отец зашептал:
— Какова! Не берет! К тебе подбирается.
Антоша полез под письменный стол. Но в это время уже Гудаевская вбежала в кабинет, бросила Лизу отцу, вытащила сына из-под стола, ударила его по щеке, и потащила за руку, крича:
— Пойдем, голубчик, отец твой — тиран.
Но тут и отец спохватился, схватил мальчика за другую руку, ударил его по другой щеке, и крикнул:
— Миленький, не бойся, я тебя никому не отдам.
Отец и мать тянули Антошу в разные стороны, и быстро бегали кругом. Антоша между ними вертелся волчком, и в ужасе кричал: