Мелкий бес - Страница 216

216

И ужасали и сердили эти письма Передонова. Он приступал к Варваре:

— Где княгиня? Говорят, она сюда приехала.

Варвара, мстя за прежнее, мучила его недомолвками, издевочками, трусливыми, злыми изворотами. Нагло ухмыляясь, она говорила неверным голосом, как говорят, когда заведомо лгут, без надежды на доверие:

— Почем же я знаю, где теперь живет княгиня!

— Врешь, знаешь! — в ужасе говорил Передонов.

Он не понимал, чему надо верить, — смыслу ли ее слов, или выдающему ложь звуку ее голоса, — и это, как все для нее непонятное, наводило на него ужас. Варвара возражала:

— Ну, вот еще! Может быть, и уехала куда из Питера, — она ведь у меня не спрашивается.

— А может быть и в самом деле, сюда приехала? — робко спрашивал Передонов.

— Может быть, и сюда приехала, — поддразнивающим голосом говорила Варвара. — В тебя втюрилась, приехала полюбоваться.

Передонов воскликнул:

— Врешь! да неужто втюрилась?

Варвара злорадно смеялась.

С тех пор Передонов стал внимательно смотреть, не увидит ли где княгини. Иногда ему казалось, что она заглядывает в окошко, в дверь, — подглядывает, подслушивает, шушукается с Варварой.

Время шло, а выжидаемая день за днем бумага о назначении инспектором все не приходила. И частных сведений о месте никаких не было. Справиться у самой княгини Передонов не смел, — Варвара постоянно пугала его тем, что она знатная. И ему казалось, что если бы он сам вздумал к ней писать, то вышли бы очень большие неприятности. Он не знал, что именно могли с ним сделать по княгининой жалобе, но это-то и было особенно страшно. Варвара говорила:

— Разве не знаешь аристократов? Жди, — сами сделают, что надо. А напоминать будешь, — обидятся, хуже будет. У них гонору-то сколько, они гордые, они любят, чтобы им верили.

И Передонов пока еще верил. Но злобился на княгиню. Иногда думал он даже, что и княгиня доносит на него, чтобы избавиться от своих обещаний. Или потому доносит, что злится: он повенчался с Варварой, а княгиня сама в него влюбилась. Потому, думал он, она окружила его соглядатаями, которые всюду следят за ним, обступили его так, что уж нет ему ни воздуха, ни света. Недаром она знатная. Все может, что захочет.

Со злости он лгал на княгиню несообразные вещи. Рассказывал Рутилову да Володину, что был прежде ее любовником, и она ему платила большие деньги.

— Только я их пропил. Куда мне их к дьяволу. Она еще мне обещала пенсию по гроб жизни платить, да надула.

— А ты брал? — хихикая, спросил Рутилов.

Передонов промолчал, не понял вопроса, а Володин ответил за него солидно и рассудительно:

— Отчего же не брать, если она богатая. Она изволила пользоваться удовольствиями, так должна и платить за это.

— Добро бы красавица! — тоскливо говорил Передонов, — рябая, курносая. Только что платила хорошо, а то бы и плюнуть на нее, чертовку, не захотел. Она должна исполнить мою просьбу.

— Да ты врешь, Ардальон Борисыч, — сказал Рутилов.

— Ну, вот, вру! А что она платила-то мне, даром, что ли? Она ревнует к Варваре, потому мне и места не дает так долго.

Передонов не испытывал стыда, когда рассказывал, будто бы княгиня платила ему. Володин был доверчивым слушателем, и не замечал нелепостей и противоречий в его рассказах. Рутилов возражал, но думал, что без огня дыму не бывает: что-то, думал он, было между Передоновым и княгиней.

— Она старее поповой собаки, — говорил Передонов убежденно, как нечто дельное. — Только вы, смотрите, никому не болтайте, — до нее дойдет, худо будет. Она мажется, и поросячью молодость себе в жилы пускает. И не узнаешь, что старая. А уж ей сто лет.

Володин качал головой, и причмокивал. Он всему верил.

Случилось, что на другой день после такого разговора Передонову пришлось в одном классе читать Крыловскую басню «Лжец». И несколько дней подряд с тех пор он боялся ходить через мост, — брал лодку и переезжал, — а мост, пожалуй, еще провалится.

Он объяснял Володину:

— Про княгиню я правду говорил, только вдруг он не поверит, да и провалится к чёрту!

Слухи о поддельных письмах расходились по городу. Разговоры об этом занимали горожан, и радовали. Почти все хвалили Варвару, и радовались тому, что Передонов одурачен. И все те, кто видел письма, в голос уверяли, что догадались сразу.

Особенно велико было злорадство в доме у Вершиной: Марта, хотя и выходила за Мурина, все же была отвергнута Передоновым; Вершина хотела бы взять Мурина себе, и должна была уступить его Марте; Владя имел свои ощутительные причины ненавидеть Передонова и радоваться его неудаче. Хотя и досадно ему было, что Передонов еще остается в гимназии, но эту досаду перевешивала радость, что Передонову — «нос». К тому же, в последние дни между гимназистами держался упорный слух, будто директор донес попечителю учебного округа, что Передонов сошел с ума, и будто скоро пришлют его свидетельствовать, а затем уберут из гимназии.

При встрече с Варварою знакомые, с грубыми шутками, с наглым подмигиванием, заговаривали более или менее прямо об ее проделке. Она ухмылялась нахально, не подтверждала, но и не спорила.

Иные намекали Грушиной, что знают об ее участии в подделке. Она испугалась, и пришла к Варваре с упреками, зачем разболтала. Варвара сказала ей, ухмыляясь:

— Что вы Петрушку валяете, я никому и не думала говорить.

— От кого же все узнали? — запальчиво спросила Грушина. — Я-то уж никому не скажу, не такая дура!

— И я никому не говорила, — нагло утверждала Варвара.

216