Людмила. И ты все хорошеешь, Саша.
Саша (застенчиво смеясь). Придумаете тоже. Я же не барышня — чего мне хорошеть?
Людмила. Лицо прекрасное.
Саша. Еще войдет кто.
Людмила. Кому входить? Да мы пойдем в мою комнату — никто не попадет, даже сестрицы не увидят.
Саша. Ну, не надо, Людмилочка.
Людмила. Глупый, отчего не надо? (Вдруг плачет).
Саша. Что же вы плачете, милая Людмилочка?
Людмила порывисто бросается перед Сашею на колени, целует его руки и страстно шепчет.
Людмила. Милый, кумир мой…
Уходят в Людмилину комнату. Входят Дарья и Валерия.
Дом председателя уездной земской управы — Кириллова. Все говорит, что здесь хотят жить попросту, по-хорошему, и работать на общую пользу. Многие вещи напоминают о деревенском и простом: кресло с дугою-спинкою и топориками-ручками, чернильницы в виде подковы, пепельница-лапоть. В зале много мерочек, — на окнах, на столах, на полу, — с образцами разного зерна, и кое-где куски «голодного» хлеба — глыбы, похожие на торф. В гостиной рисунки и модели сельскохоз(яйственных) машин. Кабинет загроможден шкапами с книгами о сельскохозяйственном) и школьном деле. На столе бумаги, печатные отчеты, картонки с карточками разной величины. Много пыли и ни одной картины.
Кириллов, Трепетов, Передонов.
Передонов повторяет и здесь все привычные пени на городские сплетни, на завистников, которые хотят лишить его инспекторского места. Кириллов чувствует себя польщенным обращением к нему.
Кириллов (восклицая). Да, вот вы теперь видите, какова провинциальная среда! Я всегда говорил, что единственное спасение для мыслящих людей — сплотиться, — и я радуюсь, что вы пришли к тому же убеждению.
Трепетов, сердито и обиженно фыркает. Кириллов смотрит на него боязливо.
Трепетов (презрительно). Мыслящие люди!
Опять фыркает. Молчит немного.
Трепетов (тоненьким и обиженным голосом). Не знаю, могут ли мыслящие люди служить затхлому классицизму!
Кириллов (нерешительно). Но вы, Георгий Семенович, не берете в расчет, что не всегда от человека зависит избрать свою деятельность.
Трепетов презрительно фыркает, чем окончательно сражает Кириллова и погружается в глубокое молчание. Кириллов обращается к Передонову, и тот говорит ему об инспекторском месте.
Передонов. Там у меня есть протекция, а только вот здесь директор пакостит, да и другие тоже. Всякую ерунду распускают. Так уж в случае каких справок обо мне, я вот вас предупреждаю, что это все вздор обо мне говорят. Вы этим господам не верьте.
Кириллов (поспешно и бойко). Мне, Ардальон Борисыч, нет времени особенно углубляться в городские отношения и слухи, я по горло завален делом. Если бы жена не помогала, я не знаю, как бы справился. Я нигде не бываю, никого не вижу, ничего не слышу. Но я вполне уверен, что все это, что о вас говорят, — я ничего не слышал, поверьте чести, — все это вздор, вполне верю. Но это место не от одного меня зависит.
Передонов. Вас могут спросить.
Кириллов (смотрит с удивлением). Еще бы не спросили, конечно спросят. Но дело в том, что мы имеем в виду…
На пороге показывается жена Кириллова.
Кириллова. Степан Иваныч, на минутку.
Кириллов выходит. Возвращается, усиленно шаркает и сыплет любезные слова Передонову.
Передонов. Так уж вы, если что…
Кириллов (быстро). Будьте спокойны, будьте спокойны, буду иметь в виду. Мы это еще не вполне решили, этот вопрос. Мы составляем школьную сеть. Из Петербурга выписали специалиста. Целое лето работали. Девятьсот рублей это нам обошлось. К Земскому собранию готовим. Удивительно тщательная работа, — подсчитаны все расстояния, намечены все школьные пункты.
Кириллов долго и подробно рассказывает о школьной сети, то есть о разделении уезда на мелкие участки, со школою в каждом. Передонов ничего не понимает, безнадежно тоскует. В этом доме его не хотят ни понять, ни выслушать. Потерянный день. Кириллов с женой о Передонове.
Кириллова. Я думаю, что этому субъекту лучше не говорить, что мы имеем в виду Красильникова. Этот субъект мне подозрителен, — он что-нибудь нагадит Красильникову.
Кириллов (проворно шепчет). Ты думаешь? Да, да, пожалуй. Так неприятно.
Хватается за голову. Жена смотрит на него с деловитым сочувствием.
Кириллова. Лучше совсем ничего ему об этом не говорить, как будто и места нет.
Кириллов. Да, да, ты права. Но я побегу. Неловко.
Убегает в кабинет.
После реплики Валерии — (с. 336)
— С малюсеньким связалась, — было:
Людмила. Всю эту ночь мне снились такие знойные сны!
Лариса. Расскажи, Людмилочка.
Людмила. Мне снилось сначала, что я лежу в душно натопленной горнице, и одеяло сползает с меня и обнажает мое горячее тело. И вот чешуйчатый, кольчатый змей вполз в мою опочивальню и поднимается, ползет по дереву.
Дарья. Откуда тут дерево взялось?
Людмила. По ветвям моих нагих, прекрасных ног. Ах, только сон!
Валерия. Что же дальше?
Людмила. Не помню. Потом приснилось мне озеро в жаркий летний вечер, под тяжко надвигающимися грозовыми тучами, — и я лежала на берегу нагая, — с золотым гладким венцом на лбу.