Л. 254 — [На душе у него делалось легче.]
Л. 256 об. — [Выпили водки, закусили селедкой, Варвара крикнула:
— Клавдюшка, суп неси! Суп неси, слышишь, что ли, разглушье?
Передонов подошел к комоду. Там стоял аристон. Передонов, с тупым и угрюмым лицом, принялся вертеть его. Полились скрипучие, жидкие, однообразно-механические звуки. Передонова утешало, что само играет. Музыки он не понимал и не любил, а эта механическая игрушка забавила его.
Клавдия суетливо принесла суп.]
Л. 256 об. — [что встретил сегодня Передонов]
Л. 256 об. — [что я тебе скажу.]
Л. 257 — [Не берет, — подумал он, — губа-то у него, видно, не дура.]
Л. 257 об. — [с обиженным видом]
Л. 257–259 — [Варвара не умела молиться, не имела никаких мыслей о Боге и никаких набожных чувств, но у нее была своя религия, которой она строго следовала, — религия примет, гаданий, снов, — бездушный культ, свободный от заповедей, пригнетающий к земле, лишенный всего возвышенного и чистого.
После обеда Передонов лег спать, как всегда, если не шел на биллиард. Во сне ему снились всё бараны, да коты, которые ходили вокруг него, блеяли и мяукали внятно, но слова у них были все поганые, и бесстыже было всё, что они делали.
Выспавшись, отправился он к купцу Творожкову, отцу двух гимназистов, жаловаться на них. Он был уже разлакомлен успехом прежних посещений, и казалось ему, что и теперь будет удача. Творожков — человек простой, ученый на медные деньги, сам разжился; вид у него суровый, говорит он мало, держит себя строго и важно, мальчики его, Вася и Володя, боятся его, как огня. Конечно, он им задаст такую порку, что чертям тошно станет.
И, видя как сурово и молчаливо выслушивает Творожков его жалобы, Передонов все более утверждался в этой своей уверенности. Мальчики, четырнадцатилетний Вася и двенадцатилетний Володя, стояли, как солдатики, вытянувшись перед отцом, но Передонова удивляло и досадовало то, что они спокойно смотрят и не обнаруживают страха. Когда Передонов кончил и замолчал, Творожков внимательно посмотрел на сыновей. Они еще более вытянулись, и смотрели прямо на отца.
— Идите, — сказал Творожков.
Мальчики поклонились Передонову и вышли. Творожков обратился к Передонову:
— Много чести для нас, милостивый государь, что вы изволили так побеспокоиться относительно моих сыновей. Только мы наслышаны, что вы и ко многим другим так же ходите, и тоже требуете, чтобы родители стегали своих мальчиков. Неужели у вас так вдруг в гимназии расшалились ребята, что и справы с ними нет? Всё было хорошо, а тут вдруг порка да порка.
— Коли они шалят, — смущенно пробормотал Передонов.
— Шалят, — согласился Творожков, — уж это известное дело; они шалят, мы их наказываем. Только мне удивительно, — уж вы меня извините, милостивый государь, коли что не так скажу, — удивительно мне очень, что из всех учителей вы один так себя утруждаете, и таким, с позволения сказать, неподходящим занятием. Своего сына, известно, иногда постегаешь, — что же делать, коли заслужит, а чужим-то мальчикам под рубашки заглядывать как будто бы оно для вас и лишнее дело будет.
— Для их же пользы, — сердито сказал Передонов.
— Эти порядки нам хорошо известны, — возразил сейчас же Творожков, не давая ему продолжать, — провинится гимназист, его в гимназии накажут, как по правилам следует; коли ему неймётся, родителям дадут знать, или там в гимназию вызовут, классный наставник или там инспектор скажет, в чем его вина; а уж как с ним дома поступить, это родители сами знают, по ребенку глядя, ну и опять же по вине. А чтоб учитель там какой сам от себя ходил по домам, да требовал, чтобы пороли мальчиков, — таких порядков нет. Сегодня это вы пришли, завтра другой придет, послезавтра — третий, а я каждый день своих сыновей драть буду? Нет уж, слуга покорный, это не дело, и вы, милостивый государь, стыдитесь таким несообразным делом заниматься. Стыдно-с!
Творожков встал, и сказал:
— Полагаю, что больше нам не о чем беседовать.
— Вот вы как поговариваете? — угрюмо сказал Передонов, смущенно подымаясь с своего кресла.
— Да-с, вот так, — отвечал Творожков, — уж вы меня извините.
— Нигилистов растить хотите, — злобно говорил Передонов, неловко пятясь к двери, — донести на вас надо.
— Мы и сами донести умеем, — спокойно отвечал Творожков.
Этот ответ поверг Передонова в ужас. О чем собирается донести Творожков? М(ожет) б(ыть), во время разговора, — думал Передонов, — я что-нибудь сболтнул, проговорился, а он подцепил. У него, м(ожет) б(ыть), под диваном такая машинка стоит, что все опасные слова записывает. Передонов в ужасе бросил взгляд на диван, — и там, показалось ему, зашевелилось что-то маленькое, серенькое, зыбкое, дрожащее издевающимся смехом. Передонов задрожал. Не надо только выдавать себя, — пронеслась в его голове быстрая мысль.
— Дудки, меня не поймаете! — крикнул он Творожкову, и поспешно пошел из комнаты.]
Л. 259 об. — [какой-нибудь]
Л. 260 — [положить его в сюртук.]
Л. 260 — [принялся искать,]
Л. 260 — [струсила]
Л. 260 об. — [Ей, известно, не жалко.]
Л. 260 об. — [Это событие весьма встревожило Передонова.]
Л. 260 об. — [Но почему не боится?]
Л. 260 — [Да и Творожков тоже вчера говорил что-то непонятное, грозил доносом.]
Л. 260 об. — [на уроке у Передонова]
Л. 261 — [Не лучше было и с Творожковыми. Оба брата смотрели на Передонова совершенно спокойно, как будто ничего и не случилось, — выдержанные были мальчики, — но Передонову в их спокойных глазах чудилась какая-то угроза. Чего они смотрят? — тоскливо думал он, — что они злоумышляют?]