А Передонову нравилось, когда мальчики плакали, — особенно, если он так сделал, что они плачут и винятся. — Ср.: «Уставы и инструкции учебных заведений советуют прибегать к наказаниям только в случаях необходимости, а детские проступки предупреждать тщательным надзором и правильно поставленной дисциплиной. (…) И все же мы, взрослые, наказываем детей, как только на них рассердимся. (…) И многие любят смотреть, как наказуемые дети плачут; иные не могут даже этого скрыть, и смеются или улыбаются на детские слезы. Приятно для них ощущение власти, еще приятнее — мучить, а лукавый рассудок легко и охотно подыщет оправдание для всякого темного дела» (Сологуб Федор. О школьных наказаниях И Образование. 1902. № 11. Отд. II. С. 69).
Вы, поляки, ведь все бунтовать собираетесь, да только напрасно. — Отклик на обсуждение в 1890-е годы русской общественностью «польского вопроса»; охранительная печать писала о крупнейших польских восстаниях (1794 год под руководством Т. Костюшко; 1830–1831 годы и 1863–1864 годы) как о противоправительственных бунтах и в целом способствовала разжиганию ксенофобии. Ср., например: «От знакомых русских я не раз уже слышал заявление, что коль скоро я — поляк нерасполяченный, то не может быть, чтобы в глубине души я не питал желания и надежды насчет восстановления совершенно обособленной Польши. (…) Взаимные же чувства обществ русского и польского были бы совсем иными, если бы „Тряпичкины-очевидцы“ (Тряпичкин — газетный репортер, адресат Хлестакова в „Ревизоре“ Гоголя. — М. П.), живописуя польскую жизнь в некоторых повременных русских изданиях тем языком нетерпимости и в том „полицейском“ стиле, (…) не вселили во многих русских совершенно ложного представления о современных поляках, а этих последних не раздражали бы своими выдумками и размышлениями. (…) Недавно было напечатано, например, что варшавские поляки украсили ниши одного из местных костелов статуями ненавистников России, в том числе Мицкевича, выдав их как католических святых. Варшавские газеты объяснили, что и костел, и статуи в нишах воздвигнуты за много лет до рождения названного поэта, который, кстати сказать, интимно дружил с многими русскими» (Багницкий Д. К вопросу о русско-польских отношениях. СПб., 1897. С. 20, 28).
А польки все неряхи. — Возможно, источником этой реплики послужила газетная публикация, на которую сослался Д. Багницкий в своей брошюре, ср.: «Другой его собрат по сему благородному ремеслу пытается уверить, что польское общество деспотически управляется женщинами, которые моются один единственный раз в жизни — именно, когда утопают (sic!)» (Багницкий Д. К вопросу о русско-польских отношениях. С. 29).
…у вас Мицкевич был. Он выше нашего Пушкина. — Вероятно, иронический отклик на полемику вокруг статьи Вл. Соловьева «Судьба Пушкина» (Вестник Европы. 1897. № 9), в которой с позиции христианской этики философ порицал Пушкина за участие в дуэли: поддавшись недостойному христианина и гения чувству мести, поэт пал его жертвой (о полемике см.: Корецкая И. В. 1) «Мир искусства» II Литературный процесс и русская журналистика конца XIX — начала XX века (1890–1904). Буржуазно-либеральные и модернистские издания. М., 1982. С. 143–145; 2) Над страницами русской поэзии и прозы начала века. М., 1995. С. 270–323). В речи о Мицкевиче Вл. Соловьев говорил, что в личности польского поэта явлена «мерка человеческого величия», подвиг Мицкевича в том, что он отказался от личного во имя общественного и религиозного дела (Мир искусства. 1899. № 5. Отд. И. С. 27–30).
…Он камер-лакеем был. — В декабре 1833 года Николай I пожаловал Пушкину придворное звание камер-юнкера, которое поэт счел «неприличным его летам» и унизительным: звание вынуждало носить мундир и бывать при дворе, что противоречило его независимой позиции. Реплика содержит отклик на обвинение Пушкина и поэтов его круга в «литературном аристократизме» (намерении писать «для немногих»), выдвинутое в 1830-е годы Ф. Булгариным и поддержанное Н. А. Полевым, вызвавшее полемику, в которой против Пушкина были использованы «третьесословные» лозунги (см.: Вацуро В. Э. «К вельможе» // Вацуро В. Э. Пушкинская пора. СПб., 2000. С.179–216). Представление о Пушкине — барине и поэте «чистого искусства» стало клише массового сознания разночинной интеллигенции («Базаровых»), отчасти благодаря статье Д. И. Писарева «Пушкин и Белинский» (1865). Об этом в год столетнего пушкинского юбилея писал Д. С. Мережковский: «Грубо-утилитарная точка зрения Писарева, в которой чувствуется смелость и раздражение дикаря перед созданьями непонятной ему культуры, теперь анахронизм: эта точка зрения заменилась более умеренной — либерально-народнической, с которой Пушкина, пожалуй, можно оправдать в недостатке политической выдержки и прямоты. Тем не менее Писарев, как привычное тяготение и склонность ума, все еще таится в бессознательной глубине многих современных критических суждений о Пушкине»; по мнению Мережковского, дух Булгарина и дух Писарева — «родственнее друг другу, чем обыкновенно думают» (Мережковский Д. С. Вечные спутники. Портреты из всемирной литературы. СПб., 1899. С. 447, 449).
Босые ежеденком дома ходите… Вовсе не от бедности… это для здоровья очень полезно, закаляет здоровье и приятно летом. — «Босые ноги» — один из центральных и наиболее характерных мотивов лирики и прозы Сологуба, проходит через все его творчество, имеет автобиографический подтекст: «Из боязни наследственного заболевания мать укрепляла здоровье мальчика простыми и суровыми средствами. Отчасти поэтому, отчасти по бедности ему приходилось с ранней весны до поздней осени ходить босиком, даже в училище и в церковь.