Мелкий бес - Страница 230

230

Тетя, сердитая, заплаканная, отправилась к Рутиловым.

Ожидая в гостиной у Рутиловых, она волновалась. Ей хотелось сразу обрушиться на сестер с самыми жестокими упреками, и уже самые укоризненные слова были у нее готовы, — но мирная и красивая гостиная внушала ей, мимо ее желания, спокойные мысли, и утишала ее досаду.

Начатое и оставленное здесь вышиванье, кипсеки, тщательно выхоженные растения у окон, и еще какое-то особое настроение семейственности, нечто такое, чего не бывает в непорядочных домах, и что всегда оценивается хозяйками, — неужели в этой обстановке могло совершиться какое-то обольщение ее скромного мальчика заботливыми молодыми хозяйками этой гостиной? Какими-то ужасно-нелепыми показались ей все те предположения, которые она читала и слушала о Саше, — и наоборот, такими правдоподобными представлялись ей Сашины объяснения о том, что он делал у девиц Рутиловых: читали, разговаривали, шутили, смеялись, играли, — хотели домашний спектакль устроить, да Ольга Васильевна не позволила.

Сестры порядком струхнули. Они еще не знали, осталось ли тайной Сашино ряженье. Но их ведь было трое, и все они дружно одна за другую. Это сделало их храбрыми. Они все три собрались у Людмилы, и шепотом совещались. Валерия сказала:

— Надо же идти к ней, — невежливо.

— Ничего, пусть простынет, — беспечно ответила Дарья, — а то она уж очень сердито на нас напустится.

Все сестры надушились сладко-влажным клематитом, — вышли спокойные, веселые, нарядные, как всегда, — и наполнили гостиную своим милым лепетом, приветливостью и веселостью.

Пыльникова была сразу сбита их милым и приличным видом.

Нашли распутниц! — подумала она досадливо о гимназических педагогах.

— Простите, сударыни, мне надо с вами объясниться, — сказала она, стараясь придать своему голосу деловую сухость.

Сестры ее усаживали, и весело болтали.

— Которая же из вас?.. — нерешительно начала Пыльникова. Людмила сказала весело, и с таким видом, как будто она, любезная хозяйка, выводит из затруднения гостью:

— Это все больше я с вашим племянничком возилась. У нас оказались во многом одинаковые взгляды и вкусы.

— Он очень милый мальчик, ваш племянник, — сказала Дарья, словно уверенная, что ее похвала осчастливит гостью.

— Право, милый, и такой забавливый, — сказала Людмила.

Пыльникова чувствовала себя неловко. Она вдруг поняла, что у нее нет никаких значительных поводов к упрекам. И уже она начала на это сердиться, — и последние Людмилины слова дали ей возможность высказать свою досаду. Она заговорила сердито:

— Вам забава, а ему…

Но Дарья перебила ее.

— Ах, уж мы видим, что до вас дошли эти глупые Передоновские выдумки, — сочувствующим голосом сказала она. — Но ведь вы знаете, — он совсем сумасшедший. Его директор уж и в гимназию не пускает. Только ждут психиатра для освидетельствования.

— Но позвольте, — перебила ее в свою очередь Пыльникова, все более раздражаясь, — меня интересует не этот учитель, а мой племянник. Я слышала, что вы, — извините, пожалуйста, — его развращаете.

И, бросивши сгоряча сестрам это решительное слово, Пыльникова сразу же подумала, что она зашла слишком далеко. Сестры переглянулись, с видом столь хорошо разыгранного недоумения и возмущения, что и не одна только Пыльникова была бы обманута, — покраснели, — воскликнули все разом:

— Вот мило!

— Ужасно!

— Новости!

— Сударыня, — холодно сказала Дарья, — вы совсем не выбираете выражений. Прежде чем говорить грубые слова, надо узнать, насколько они уместны.

— Ах, это так понятно, — живо заговорила Людмила с видом обиженной, но простившей свою обиду милой девицы, — он же вам не чужой, конечно, вас не могут не волновать все эти глупые сплетни. Нам и со стороны было его жалко, потому мы его и ласкали. А в нашем городе сейчас из всего сделают преступление. Здесь, если бы вы знали, такие ужасные, ужасные люди!

— Ужасные люди! — тихо повторила Валерия звонким, хрупким голосом, и вся дрогнула, словно прикоснулась к чему-то нечистому.

— Да вы его сами спросите самого, — сказала Дарья, — вы на него посмотрите: ведь он еще ужасный ребенок. Это вы, может быть, привыкли к его простодушию, а со стороны виднее, что он совсем, совсем неиспорченный мальчик.

Сестры лгали так уверенно и спокойно, что им нельзя было не верить. Что же, ведь ложь и часто бывает правдоподобнее правды. Почти всегда. Правда же, конечно, не правдоподобна.

— Конечно, это — правда, что он у нас бывает слишком часто, — сказала Дарья. — Но мы его больше и на порог не пустим, если вы так хотите.

— И я сама сегодня же схожу к Хрипачу, — сказала Людмила. — Что это он выдумал? Неужели он сам верит в такую нелепость.

— Нет, он, кажется, и сам не верит, — призналась Катерина Ивановна, — а только он говорит, что ходят разные дурные слухи.

— Ну, вот видите! — радостно воскликнула Людмила, — он, конечно, и сам не верит. Из-за чего же весь этот шум?

Веселый Людмилин голос обольщал Пыльникову. Она думала:

— Да что же на самом деле случилось. Ведь и директор говорит, что он ничему этому не верит!

Сестры еще долго наперебой щебетали, убеждая Пыльникову в совершенной невинности их знакомства с Сашей. Для большей убедительности они принялись было рассказывать с большою подробностью, что именно они делали с Сашей, — но при этом перечне скоро сбились, — это же всё такие невинные и простые вещи, что просто и помнить их нет возможности. И Пыльникова наконец вполне поверила в то, что ее Саша и милые девицы Рутиловы явились невинными жертвами глупой клеветы.

230