Мелкий бес - Страница 181

181

— Это лютики, Ардаша, — печально ответил Володин.

Таких цветов, вспомнил Передонов, много в их саду. И какое у них страшное название! Может быть, они ядовитые? Вот, возьмет их Варвара, нарвет целый пук, заварит вместо чаю, да и отравит его, — потом, уж когда бумага придет, — отравит, чтоб подменить его Володиным. Может быть, уж они условились. Недаром же он знает, как называется этот цветок. А Володин говорил:

— Бог ей судья! За что она меня обидела? Она ждет аристократа, а она не думает, что аристократы тоже всякие бывают, с иным наплачется; а простой хороший человек ее бы мог сделать счастливою. А я вот схожу в церковь, поставлю свечечку за ее здоровье, помолюсь: дай Бог, чтоб ей муж достался пьяница, чтоб он ее колотил, чтобы он промотался и ее по миру пустил. Вот тогда она обо мне вспомянет, да уж поздно будет. Станет кулаком слезы утирать, скажет: дура я была, что Павлу Васильевичу отказала, бить меня было некому, хороший был человек!

Растроганный своими словами, Володин прослезился, и вытирал руками слезы на своих бараньих, выпуклых глазах.

— А ты ей ночью стекла побей, — посоветовал Передонов.

— Ну, Бог с нею, — печально сказал Володин, — еще поймают! Нет, а мальчишка-то каков! Господи Боже мой, что я ему сделал, что он вздумал мне вредить! Уж я ли не старался для него, а он, изволите видеть, какую мне подпустил интригу! Что это за ребенок такой, что из него выйдет, помилуйте, скажите!

— Да, — сердито сказал Передонов, — с мальчишкой не мог потягаться. Эх ты, жених!

— Что ж такое, — возразил Володин, — конечно, жених. Я и другую найду. Пусть она не думает, что об ней плакать будут.

— Эх ты, жених! — дразнил его Передонов. — Еще галстук надел. Где уж тебе с суконным рылом в калашный ряд. Жених!

— Ну, я жених, а ты, Ардаша, сват, — рассудительно сказал Володин. — Ты сам обнадежил меня, а и не сумел высватать. Эх ты, сват!

И они усердно принялись дразнить один другого, длинно перекоряясь с таким видом, словно совещались о деле.

[Проводив гостей, Надежда Васильевна вернулась в гостиную. Миша лежал на диване, и хохотал. Сестра за плечо стащила его с дивана, и сказала:

— А ты забыл, что подслушивать не следует.

Она подняла руки, и хотела сложить мизинчики, но вдруг засмеялась, и мизинчики не сходились. Миша бросился к ней, — они обнялись, и долго смеялись.

— А все-таки, — сказала она, — за подслушивание в угол.

— Ну, не надо, — сказал Миша, — я тебя от жениха избавил, ты мне еще должна быть благодарна.

— Кто кого еще избавил! Слышал, как тебя собирались прутиком постегивать? Отправляйся в угол!

— Ну, так я лучше здесь постою, — сказал Миша.

Он опустился на колени у сестриных ног, и положил голову на ее колени. Она ласкала и щекотала его. Миша смеялся, ползая коленями по полу. Вдруг сестра отстранила его, и пересела на диван. Миша остался один. Он постоял немного на коленях, вопросительно глядя на сестру. Она уселась поудобнее, взяла с этажерки книгу, — словно читать, — а сама посматривала на брата.

— Ну, я уж и устал, — жалобно сказал он.

— Я не держу, ты сам стал, — улыбаясь из-за книги, ответила сестра.

— Ну, ведь я наказан, отпусти, — просил Миша.

— Разве я тебя ставила на колени? — притворно равнодушным голосом спросила Надежда Васильевна, — что ж ты ко мне пристаешь!

— Я не встану, пока не простишь.

Надежда Васильевна засмеялась, отложила книгу, и потянула к себе Мишу за плечо. Он взвизгнул, и бросился ее обнимать, восклицая:

— Павлушкина невеста!]

XV

С того вечера, как Людмила познакомилась с Пыльниковым, черноглазый мальчишка заполонил все ее помыслы. Она часто заговаривала о нем, со своими и со знакомыми, — иногда совсем некстати. Почти каждую ночь видела она его во сне, иногда скромного и одетого, но чаще обнаженного, и в волшебной обстановке. Рассказы о этих снах стали у нее столь обычными, что уже сестры скоро начали сами спрашивать ее, что ни утро, как ей Саша приснился нынче.

Мечты о нем занимали все ее досуги. Все это ее забавляло, и наполняло ее жизнь.

В это воскресенье Людмила уговорила сестер зазвать Коковкину от обедни, и задержать подольше. Ей хотелось застать Сашу одного. Сама же она в церковь не пошла.

— Скажите ей про меня: проспала, — учила она сестер.

Сестры смеялись над ее затеей, но согласились. Они жили дружно.

Да им же и на руку, — займется Людмила мальчишкой, им оставит настоящих женихов.

И они сделали, как обещали, — зазвали Коковкину от обедни.

Тем временем Людмила совсем собралась идти, — принарядилась весело, красиво, надушилась мягкою, тихою Аткинсоновою серингою, положила в один карман неначатый флакон с духами, в другой маленький распылитель, и притаилась у окна за занавескою, в гостиной, чтобы из своей засады увидеть вовремя, идет ли Коковкина. Духи взять с собою она придумала еще раньше, — надушить гимназиста, чтобы он не пах своею противною латынью, чернилами да мальчишеством. Людмила любила духи, выписывали их из Петербурга, и много изводили их. Ее горница всегда благоухала слегка духами.

Вот и сестры, и Коковкина с ними.

Людмила радостно побежала через кухню, через двор, переулочком, чтобы не попасться Коковкиной на глаза. Она весело улыбалась, быстро шла к дому Коковкиной, и шаловливо помахивала белым зонтиком. Теплый осенний день радовал ее, и казалось, что она несет с собою и распространяет вокруг себя свойственный ей дух веселости.

У Коковкиной служанка сказала ей, что барыни дома нет. Людмила шумливо смеялась, и шутила с краснощекою девицею, отворившею ей дверь.

181